Берлинский транзит - Страница 48

— И долго вы будете стоять в такой застывшей позе? — спросила его женщина. — Или мне следует самой раздевать вас? Кажется, вы настолько шокированы, что не можете даже поднять руки.

— Да, — пробормотал он. Ему не хотелось говорить, что сильный и волевой психиатр вызывал у него гораздо больше подозрений, чем хныкающий и сомневающийся сосед из соседнего номера. Но сказать подобное в такой момент — значит смертельно оскорбить женщину на всю оставшуюся жизнь. Мужчина легче смиряется с отказом. Он находит для себя тысячу различных поводов утешить свою гордость. Она недостойна меня, она недотрога, она слишком глупа, она слишком горда, она фригидна… И, наконец, она хочет, но именно сегодня не может и поэтому стесняется об этом сказать. Мужчины готовы придумать любой повод, чтобы утешить свое самолюбие и начать поиски нового объекта. У женщин так не получается. Они не столь охотно идут на откровенный контакт, но если они готовы идти на него, то отказ мужчины воспринимается ими даже не как обида, а как оскорбительный жест, свидетельствующий о том, что она вообще перестала нравиться представителям сильного пола и ее жизнь закончилась раз и навсегда, даже несмотря на возраст. Дронго об этом знал.

— Я не совсем представляю, как мне нужно поступать, — пробормотал он.

— Вы никогда не были с женщиной? — Ее очки были слишком близко.

— Я начинаю вспоминать, — признался он, — но боюсь оказаться несостоятельным.

— Почему? — не поняла она.

— Насколько я понял, самое большое удовольствие вы получили на своей даче, когда позвали туда охранника, работающего у соседей и он применил грубую силу. Боюсь, что у меня так не получится, — сказал он, сдерживая улыбку.

Она расхохоталась. И сняла очки, положив их на тумбочку. Дальше все было гораздо проще.

Глава 17

Дронго взглянул на часы. Уже половина десятого вечера. Посмотрел на женщину. Она накрылась одеялом, чтобы он не видел ее счастливого лица. Или вообще не хотела, чтобы мужчина смотрел на нее, когда она спала. Сыщик осторожно поднялся. Прошел в ванную комнату, закрыл дверь, открыл воду, встал под душ.

Кажется, сегодня он повел себя не совсем адекватно. Дело было не в том, что он сблизился с молодой женщиной, которая ему явно нравилась. Дело было в его внутренних сомнениях. Если ему предложили бы выбирать между Гаврилко и Лакшиной, определяя, кто из них мог быть возможным координатором или «страховочным» вариантом, он безо всякого сомнения выбрал бы женщину. Она не боялась крови, была явно сильным, волевым человеком. И при необходимости могла пойти до конца. Если по каким-то причинам Анастасии Асамовой не удалось бы убить своего спутника, то ее вполне могла подстраховать другая женщина. Может, это ее отпечатки пальцев и были в купе, а он наивно полагал, что их оставила молоденькая официантка.

С другой стороны, он не хотел верить в эту вероятность. Но тогда оставался только Гаврилко, который явно не подходил на эту роль. А может, именно поэтому и был выбран в качестве возможного запасного варианта? Нет. Представить его в роли убийцы было практически невозможно. Больше в вагоне никого не было. Руководитель поездной бригады? Тоже не подходит. Он должен был возвращаться в Москву, как и все остальные проводники. Это должен быть самостоятельный, независимый от остальных человек, который имеет достаточно времени, чтобы при необходимости убрать выжившего Цвераву. Самое важное условие — он должен находиться рядом с ними, в Берлине.

Дронго выключил воду, взял большое полотенце. Хорошо, что здесь кладут по два полотенца. Второе он оставил для Натальи.

«Думай, думай, — размышлял он над случившемся. — Почему организатор убийства был так уверен, что Анастасия Асамова справится с двойным убийством. Предположим, что у нее был хороший партнер. Возможно, тоже убийца. Но как они могли рассчитывать на женщину, которая должна была заменить Асамову в купе? Что они ей говорили? Как смогли убедить надеть ночную рубашку и лечь на ее место? А если бы все сорвалось. Тогда Георгий спокойно уехал бы в Италию и еще забрал бы с собой Анастасию Асамову, постепенно превращавшуюся в Альбину Брустину. Она могла решить в последний момент, что ей совсем необязательно вспоминать о своем настоящем имени. Ее спутник был богатым, внимательным, готов был выполнить любое ее желание и предлагал ей чудесный отдых в Италии. Может, в Сардинии или на Капри. Что еще нужно для полного счастья? И зачем стрелять в это счастье собственными руками?»

А если бы она передумала? Что тогда могли предложить организаторы этого убийства? Ведь своего напарника, который должен был появиться в соседнем вагоне под именем Мариуша Скавроньского, она знала в лицо. А человек, который должен был ее подстраховать или заменить в самом крайнем случае, не мог быть ее знакомым. Может, поэтому Асамова так озадаченно и внимательно смотрела на самого Дронго? Ведь она была неглупой женщиной и понимала, что ей могут найти замену, так как в последний момент она может дрогнуть. И эта замена могла появиться в лице известного эксперта по преступности, который мог задушить ее спутника голыми руками.

Он подумал, что ему всегда были интересны такие женщины. Она спала с Цверавой в одной постели, уже зная, что утром убьет его. Готовилась к этому несколько месяцев. И несколько месяцев спала с еще живым покойником. Интересно, что именно она чувствовала. Жалость? Сострадание? Вряд ли такие чувства у нее вообще были. Чувство удовлетворения? Возможно. Ведь ей удалось перехитрить не только самого Цвераву, но и его телохранителей. Чувство мести? Нет, не похоже. Скорее чувство удовлетворения от самой мысли, что ей удалось так блестяще сыграть свою роль. Но все равно это сложно. Обнимать человека, которого ты будешь убивать. Невероятно сложно. Должна быть очень устойчивая психика, сильная воля.