Берлинский транзит - Страница 43

У любого авторитетного «вора» был свой заместитель, которому он доверял больше остальных. Часто заместителя тоже «короновали», и это всегда вызывало ревность. С одной стороны, самого шефа, которому не нравилось иметь рядом равного по статусу заместителя. А с другой стороны, амбициозного заместителя, которому не нравилось ходить под старым боссом. Отсюда тоже возникали конфликты.

Были «смотрящие» за областью или районом, за той или иной компанией, за совместным бизнесом и даже за самими «стрелка€ми». Структуры группировок бывали различными. У некоторых групп были свои «звеньевые» и свои «пятерки», которые не знали друг о друге, что позволяло уберечь всю группу от полного провала. Как бы там ни было, структура таких групп почти не менялось. Но в самой криминальной среде, еще в прежние времена, когда советский строй казался незыблемым и вечным, появились две категории людей, не относившихся к бандам.

Первые были «казначеями» преступного сообщества. Их выбирали из людей известных, богатых, обеспеченных. Это могли быть известные деятели культуры — музыканты, певцы, художники, скульпторы, которым мафия доверяла свои огромные деньги. Почему-то среди «казначеев» никогда не было писателей и журналистов — очевидно, бандиты не очень-то доверяли пишущей братии, хотя издателям деньги давали охотно и часто, и практически весь издательский бизнес девяностых годов был связан с этими шальными деньгами.

Была и другая группа людей. Их выбирали из самых честных, самых порядочных и самых принципиальных. Встречались среди них и такие люди, которые были обижены на советскую власть или конкретных чиновников. Этих людей называли «судьями». Это были самые уважаемые люди в преступной среде. Убийство «судьи» считалось неслыханным злодейством и приравнивалось к несанкционированному убийству «вора в законе». Отмашку на убийство «судьи» не мог дать ни один «вор в законе». Зато трое «судей» могли вынести приговор любому, самому авторитетному «вору». Их решения считались окончательными и не подлежали никакому пересмотру. Все хозяйственные и иные споры решались этими людьми, которые руководствовались собственной совестью и своими понятиями о справедливости.

«Судьи» были настолько неподкупными людьми, что не только они сами, но даже члены их семей не имели права заниматься бизнесом. Обычно двери в квартиры таких людей были всегда открыты. Ни один «вор» не посмел бы вынести оттуда даже чистый листок бумаги. «Судьей» мог стать человек с большим жизненным опытом, которому, безусловно, доверяли все руководители преступных кланов. В свою очередь, обязанностью «воров» было полное содержание подобных «судей». Именно поэтому их безупречная честность и неподкупность были гарантией справедливости всех выносимых ими решений. Преступники верили таким «решениям» гораздо больше, чем всем решениям верховных и конституционных судов. Именно такому «судье» и собирался позвонить Дронго, узнав его номер телефона у Вейдеманиса.

Он набрал номер и долго ждал, пока ему ответят. Затем снова набрал номер и, дождавшись девятого звонка, отключился. Еще дважды он набирал номер телефона и после первых звонков давал отбой. Получилось девять-один-один. Это был условный код о помощи. Когда он позвонил еще раз, телефон наконец ответил.

— Слушаю вас, — в трубке раздался добродушный голос человека, которому было уже за семьдесят. Это и был «судья» Раздольский.

— Евгений Мартынович, добрый вечер, — начал Дронго.

— Здравствуйте, кто со мной говорит?

— Меня обычно называют Дронго.

— Помню, помню. Тот самый известный эксперт, — по-прежнему добродушно произнес Раздольский. — Что случилось? Чем я могу вам помочь?

— Хочу с вами посоветоваться, — сказал Дронго. — Вы, наверное, слышали об ужасном происшествии в поезде Москва — Берлин?

— Ничего не слышал, — соврал Раздольский. — Что там случилось? Я уже давно не слушаю радио и не смотрю телевизор.

— Убили двух пассажиров, — сообщил Дронго.

— Какой кошмар, — сочувственно произнес Евгений Мартынович, — уже даже в поездах убивают. Какое падение нравов.

— Там грузина одного убили и его женщину, — пояснил Дронго, понимая, что его собеседник все прекрасно знает. Но следовало играть по правилам, ведь он звонил с обычного телефона, который мог прослушиваться.

— Какое безобразие, — продолжал возмущаться Раздольский, — это, наверное, какие-нибудь националисты. Бедный грузин, в чем он был виноват?

— Да. Несчастный человек. Его звали Георгий Цверава. Так жалко этого старика. Ему было уже шестьдесят шесть лет.

— Ну, для грузина это не предельный возраст, — живо возразил Раздольский.

— Конечно. Я тоже так считаю. И еще убили его женщину. Просто беспредел какой-то. Раньше хоть женщин не трогали.

— Даже слушать страшно. А зачем вы рассказываете мне на ночь такие страсти?

— У меня есть подозрение, что другой грузин мог оказаться причастным к этим ужасным преступлениям. Я не хочу сказать, что он убивал. Но, возможно, знал или слышал о том, что может случиться в поезде.

— Среди грузин попадаются разные люди, — осторожно произнес Евгений Мартынович, — кого конкретно вы имеете в виду?

— Хромой грузин, — сообщил Дронго, — он числился самым близким другом погибшего.

— Сейчас многие люди сдают своих прежних друзей, отказываются от давних связей, — горько произнес Раздольский. — Я лично не одобряю такого поведения, но понимаю, что у каждого из людей есть свои мотивы для подобного поведения. Может, группа других не менее авторитетных людей недовольна поведением одного из грузин. Иногда такое бывает.